А я поняла, что Кортасар - это наркомания. Всегда. Везде. Но эта его книга была гораздо запутаннее и дымнее чем предыдущая. По сравнению с Моделью Игра была всего лишь сочинением пятиклашки.
События реальности утаются и переплетаются. Постоянно скачут времена в повествовании. Так, что понять в прошлом ты, или же это взгляд в будущее просто невозможно. Это запутывает ещё больше и ты начинаешь путать уже самих персонажей. Кто из них чей сосед? В каких городах они находятся? По каким улицам бродят в городе?
О да, есть ведь ещё и город. в этой книге иная реальность специально вынесена за рамки обычного повествования. Но всё равно так, что доказать, что это действительно иная реальность, а не их сны очень трудно. Город, в который так или иначе попадают все. Город, с домом с василисками. Или же дом был в реальности в Париже? Или в Лондоне? И кто же был графиней? Мысли путаются, и ты погружаешься всё глубже. Словно бабочка в паутине, стараясь разобрать всё по полочкам и обозначить, ты увязаешь всё глубже.
Книга действительнее куда дымнее Игры. В Игре не было таких скачков времени. Но она и куда интересней показалась мне. Да и странная тенденция. Уже во второй книге главный герой ищет что-то. И любит странную женщину не менее странною любовью.
Без цитат, но с отрывком ну просто очень хорошо описывающим всю книгу.
Когда они вошли в комнату номер четырнадцать, Поланко предавался
научным исследованиям, а именно: погрузил электробритву в кастрюльку с
овсяной кашей и изучал поведение этих разнородных объектов. Слышалось
бульканье, и время от времени в воздух прыскала струя овсянки, однако до
потолка не долетала и шлепалась на пол с зловещим чавкающим звуком. То было
зрелище суровое и назидательное.
-- Привет, -- сказал мой сосед, покамест Калак поспешно оттеснял из
комнаты миссис О'Лири, для виду что-то толкуя ей о полотенцах и вешалках.
-- Привет, -- сказал Поланко. -- Вы пришли как раз вовремя, групповая
работа устраняет ошибки в параллаксе и тому подобное.
Он погрузил электробритву по самый шнур, и из глубин овсянки пошел
некий первозданный гул, нечто подобное, верно, слышалось в плейстоцене или в
огромных папоротниковых лесах. Однако дальше гула дело не шло, хотя мой
сосед сразу включился в группу наблюдения, едва успев скинуть пиджак и
бросить портфель на кровать, -- и вообще в комнате царила сугубо научная
атмосфера, которая сулила великие свершения.
-- А можно узнать, для чего это? -- спросил мой сосед так через
четверть часа.
-- Не порть себе нервы, -- посоветовал Калак. -- Он уже неделю этим
занимается, лучше ему не мешать.
И словно бы в этот миг наступила решающая фаза, Поланко покрутил
электробритвою в кастрюльке, и овсянка покрылась рябью, обнаруживая все
симптомы близящегося извержения на никарагуанских плоскогорьях, даже струйка
дыма взвилась, но тут внезапно сорвалась какая-то гайка, и опыт пришлось
сразу прекратить.
-- Только подумать, продают ее тебе с гарантией на три года, --
проворчал Поланко. -- Теперь четверть часа уйдет на то, чтобы очистить ее от
каши и опять навинтить гайку, уже пятый раз у меня это случается, вот
дьявол.